В Сыктывкаре побывал заведующий 3-м отделением Федерального центра сердечно-сосудистой хирургии в Калининграде Вячеслав Белов. Как об одном из лучших специалистов в России о нём отзывалась руководитель Фонда «Сила добра» Татьяна Козлова. Именно по её просьбе ещё молодой, но уже известный детский кардиохирург дал эксклюзивное интервью представителям молодежного портала "Твоя Параллель".

— Вячеслав Александрович, что привело Вас в Сыктывкар?

— Пригласили хорошие люди, благотворительный фонд «Сила добра» и местные детские кардиологи. Мы друг другу понадобились, у нас взаимные интересы. Мы уже больше года сотрудничаем.

— Вы приехали поделиться опытом с коллегами. А для себя что-то полезное почерпнули?

— Поделиться опытом – слишком громко сказано. Мы вместе посмотрели пациентов, отобрали тех, кому требуется хирургическое вмешательство в ближайшее время. Это взаимообогащающее сотрудничество. Новые знакомства, новые идеи – это всегда полезно.

— Как оцените наш кардиологический центр?

— Высоко. Мне тут очень нравится коллектив, очень слаженная команда, люди заинтересованы в своём деле, что нечасто встретишь. Чаще бывает, что люди озлобленны, ходят на работу «от звонка до звонка». Здесь такого нет.

— Вы знаете, что обеспеченность медицинскими кадрами в Коми – чуть более 50%? Как с этим обстоят дела в Калининградской области?

— Везде с этим большая проблема. Условия работы, которые предлагаются врачам, выглядят пугающими для большинства молодых специалистов. Для того чтобы чего-то добиться в профессии, нужно потратить большое количество времени, здоровья, и не факт, что это получится. Как-то обвинять молодых людей в том, что они не идут в медицину, сложно. У нас отсутствует программа государственных гарантий для врачей. Врач после института получает зарплату, на которую невозможно жить, кормить семью. В федеральных учреждениях ситуация лучше, есть дополнительное финансирование. А если взять обычные медицинские учреждения, то принципиальной разницы между регионами нет.

— Что следует делать государству?

— Нельзя сказать, что государство ничего для решения этой проблемы не делает. Большие средства вкладываются в различные программы, например, стоятся новые федеральные центры. Да, это всё здорово. Основной акцент ставится на то, что надо построить новый хороший центр, купить хорошее оборудование. Но проблема: кто на этом оборудовании будет работать? В привлечении кадров не только материальные блага имеют значение. К сожалению, таких конкретных программ нет.

— Почему Вы решили пойти в медицину?

— Просто так сложилось в жизни, что я пошёл в медицинский. У меня не было проблемы выбора, я не мучился по ночам, куда мне пойти. Просто нравилась медицина.

— Почему именно детская кардиохирургия?

— Стечение обстоятельств, оказался в нужное время в нужном месте. Помимо того, что нужно приложить усилия, чтобы чего-то достичь, нужен ещё и элемент везения. Мне повезло, у меня появилась возможность пойти в кардиохирургию. Я проработал четыре года взрослым кардиохирургом. Но меня всегда интересовала тема детских пороков. Это то, с чего кардиохирургия начиналась. Все первые операции, все новые технологии появлялись именной в детской кардиохирургии. Спектр пороков очень большой – около 150 видов, для которых существуют около 200 видов операций, очень большой выбор в тактике, методах. Многое зависит от того, какой ребёнок, сколько лет, здоровый или нездоровый, есть ли у него сопутствующие факторы риска. Это всегда держит в тонусе, мне это нравится.

— Считали, сколько детей спасли?

— Спасли? Не люблю это слово. Надо понимать, что это просто работа, хоть и тяжёлая. Есть пациенты, которым ты помог, и ты можешь поставить себя галочку, что ты спас. Но есть пациенты, которым ты не помог в результате операции. Если мы называем одно спасением, то другое должны называть убийством. Это неверно. Прооперировал я около трёх тысяч детей.

— Специфика сердечных заболеваний различается в зависимости от региона?

— Нет. И в России, и в Африке одинаково. Везде рождается 9 детей на тысячу новорождённых с пороками сердца. И меньше половины из них требуют немедленного вмешательства кардиолога.

— Вы проходили стажировку в западных клиниках. Чему следует у них поучиться?

— У нас нет возможности профессионального роста после того, как ты выходишь из стен института, нет продуманного курса постдипломного образования. На Западе же существует определённая стратегия, поэтапная подготовка специалиста занимает очень много времени.

Если взять детского кардиохирурга, то это человек, который окончил институт, получил специализацию по общей хирургии, отработал по ней два года, получил общехирургические навыки. Дальше он должен попасть на специализацию общей кардиохирургии, отучившись около двух лет. После этого в течение четырёх лет отработать общим кардиохирургом, получить там базовые навыки. После этого он может приступить к стажировке в детской кардиохирургии, что занимает ещё примерно три года. И только потом он может считаться детским кардиохирургом, который выполняет определённый спектр операций, имеет теоретическую подготовку, право принимать самостоятельные решения, определять тактику ведения пациентов.

Также в Европе прописано, как должно выглядеть отделение детской кардиологии. Каждое отделение должно содержать не менее шести специализированных коек. Понятно, что это не кровать, на которой можно спать. Это место, обеспеченное определёнными технологиями, медсёстрами, оборудованием… На палату из шести человек должно быть минимум три медсестры и два врача. В сложных случаях соотношение может быть один к одному: на одного пациента один врач и одна медсестра, которые не отвлекаются на другие дела.

Если отделение на 20 коек, то количество операций не может быть меньше 250. Если выполняется меньше, считается, что качество операций ниже, потому что нет определённого потока и обучаемости персонала. Часто бывает, что появляются новые случаи, и персоналу приходится действовать в необычных ситуациях. Всегда должен быть второй кардиохирург для подстраховки. При этом один кардиохирург должен выполнять не менее 125 операций в год. Если он выполняет меньше, его мануальные навыки страдают. У нас таких нормативов, к сожалению, нет, хотя и насыщенность кадрами существенно ниже. Качество лечения страдает не от того, что врач плохо прооперировал, а врач-реаниматолог плохо лечил, а от того, что система накапливает ошибки.

Нельзя сказать, что наша кардиохирургия чем-то отличается от западной: те же операции, те же пациенты. Но у них другой уровень насыщенности кадрами и специалистами по сопутствующим патологиям. Например, есть специалист по респираторной терапии. Это человек, который учит пациента жить с аппаратом искусственной вентиляции, как его подключить, как подобрать правильный режим в зависимости от ситуации, чтобы не было никаких осложнений. У нас за всё это отвечает обычный врач. У нас думают, что нет необходимости такого специалиста растить, учить семь лет, чтобы он занимался только этим. А человек, который не знает этот предмет детально, может какие-то мелочи упустить. Там также есть отдельные специалисты по лечебному питанию. Может, результат лечения ребёнка будет лучше, если ему просто изменить режим питания? Существуют отдельные специалисты по лечебной физкультуре.

С начала работы федерального центра, который открылся в Калининграде в 2012 году, мы выполнили около 600 операций, было около 150 пациентов в возрасте до одного месяца. Основные часть – дети первого года жизни. Большинство медицинских руководителей считают, что ребёнок – это такой же человек, просто меньше взрослого, и у него нет никаких особенностей. Но это неправда. Особенно новорожденные – это совершенно инопланетные существа, никогда не знаешь, как они себя поведут.

— Какими качествами, помимо знаний, навыков, должен обладать детский кардиохирург? Вы ведь ещё встречаете детей, разговариваете с мамами?

— Моя работа ведь не работа машиниста аппаратного доения, где коровы в одном помещении, а машинист – в другом и просто нажимает кнопочки. В детской кардиохирургии пациент не может сказать, что у него не так. На это есть родители. Я их прекрасно понимаю, они пребывают в состоянии перманентного шока. Им непросто принимать решения. И задача врача – донести до них информацию, которую они должны понять и принять решение по судьбе своего ребёнка: соглашаться на операцию или нет. Но я всегда говорю родителям, что они должны принимать решение, не опираясь на эмоции, а головой. Если не будет доверия между врачом и пациентом, независимо от результатов лечения, довольными не останутся ни тот, ни другой. Контакт между людьми, которые участвуют в судьбе ребёнка, должен быть очень плотным. Бывают ситуации, когда ребёнок погибает. Но и тогда родители должны видеть, что происходит с их ребёнком, что его лечили, делали всё возможное. Мы стараемся сделать доступным посещение родителями реанимации.

У нас есть пациент, который лежит в реанимации 110 дней. Почти 4 месяца никто не может разобраться, что с ним происходит. У нас два года идёт совместный проект с американским благотворительным альянсом «От сердца к сердцу». Каждый год приезжает большая команда врачей, мы совместно осматриваем пациентов, ставим диагнозы, проводим обследования. Так вот даже наши коллеги по альянсу не знают, что делать с этим пациентом. Он может поправиться, может погибнуть.

— Кстати, резкое охлаждение отношений между Россией и Западом сказывается на медицине?

— Востребованность детской кардиохирургии в мире колоссальная. Несмотря на то, что появляются новые кардиоцентры, количество пациентов тоже увеличивается. За рубежом то же самое. Никто не покажет на русского кардиохирурга пальцем и не скажет: «Вот вы взяли Крым, мы вам не будем помогать». Когда американцы приезжают, они не высказывают нам каких-то особенных условий. Просто все выражают беспокойство от того, что не знают, как будет развиваться политическая ситуация. Но пока никаких проблем с российской стороны не было. Как и со стороны западных коллег.

Беседовал Илья Баканов, фото Ивана Федосеева. Источник: Молодежный портал "Твоя Параллель"